Неточные совпадения
Его очень русское лицо «удалого добра молодца»
сказки очень картинно, и говорит он так сказочно, что минуту,
две даже Клим Самгин слушает его внимательно, с завистью к силе, к разнообразию его чувствований.
Впереди его и несколько ниже, в кустах орешника, появились
две женщины, одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя; другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают
сказки...
Сказки я тебе потом рассказывал, Софья Андреевна; до
сказок ты у меня большая была охотница; часа по
два на коленях у меня сидит — слушает.
На другой день я принес в школу «Священную историю» и
два растрепанных томика
сказок Андерсена, три фунта белого хлеба и фунт колбасы. В темной маленькой лавочке у ограды Владимирской церкви был и Робинзон, тощая книжонка в желтой обложке, и на первом листе изображен бородатый человек в меховом колпаке, в звериной шкуре на плечах, — это мне не понравилось, а
сказки даже и по внешности были милые, несмотря на то что растрепаны.
Поздравила я моего ямщика.
«Зимовка тут есть недалеко, —
Сказал он, — рассвета дождемся мы в ней!»
Подъехали мы, разбудили
Каких-то убогих лесных сторожей,
Их дымную печь затопили.
Рассказывал ужасы житель лесной,
Да я его
сказки забыла…
Согрелись мы чаем. Пора на покой!
Метель всё ужаснее выла.
Лесник покрестился, ночник погасил
И с помощью пасынка Феди
Огромных
два камня к дверям привалил.
«Зачем?» — «Одолели медведи...
Я не мог оторваться от книжки, и добрый хозяин подарил мне
два тома этих волшебных
сказок: у него только их и было.
— Так как же быть? — начал хозяин. — В моей первой любви тоже не много занимательного: я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной, моей теперешней женой, — и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали, мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя
сказка двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой любви, — надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?
И каждый раз, когда женщина говорила о многотрудной жизни сеятелей разумного, он невольно вспоминал яркие рассказы отца о старинных людях, которые смолоду весело промышляли душегубством и разбоем, а под старость тайно и покорно уходили в скиты «душа́ спасать». Было для него что-то общее между этими
двумя рядами одинаково чуждых и неведомых ему людей, — соединяла их какая-то иная жизнь, он любовался ею, но она не влекла его к себе, как не влекли его и все другие
сказки.
Это была живая картина к той
сказке и присказке: полусумасшедший кривой дворянин, важно позирующий в пышном уборе из костюмерной лавки, а вокруг его умная, но своенравная княгиня да
два смертно ей преданные верные слуги и друг с сельской поповки. Это собралась на чужине она, отходящая, самодумная Русь; а там, за стенами дома, катилась и гремела другая жизнь, новая, оторванная от домашних преданий: люди иные, на которых страна смотрела еще как удивленная курица смотрит на выведенных ею утят.
На французском языке были выписаны Массильон, Флешье и Бурдалу, как проповедники;
сказки Шехеразады, «Дон Кишот», «Смерть Авеля», Геснеровы «Идиллии», «Вакфильдский священник»,
две натуральные истории, и в том числе одна с картинками, каких авторов — не знаю.
И вдруг, как далекая
сказка, фантастический вымысел, представился ему город, фонари, улицы с
двумя рядами домов, газета; как странно спать, когда над головою крыша и не слышно ни ветра, ни дождя!
С Алексеем Пётр жил мирно, хотя видел, что бойкий брат взял на себя наиболее лёгкую часть дела: он ездил на нижегородскую ярмарку, раза
два в год бывал в Москве и, возвращаясь оттуда, шумно рассказывал
сказки о том, как преуспевают столичные промышленники.
Казалось, что такому напряжению радостно разъяренной силы ничто не может противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну ночь прекрасными дворцами и городами, как об этом говорят вещие
сказки. Посмотрев минуту,
две на труд людей, солнечный луч не одолел тяжкой толщи облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а дождь превратился в ливень.
Солдаты укладывались спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро на пространстве
двух квадратных сажен, мое место было с краю. Я долго лежал, смотря на звезды, на костры далеких войск, слушая смутный и негромкий шум большого лагеря. В соседней палатке кто-то рассказывал
сказку, беспрестанно повторяя слова «наконец того», произнося не «тово», а «того».
Ты заснешь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти? или это
сказкаТупой, бессмысленной толпы — и не был
Убийцею создатель Ватикана?
Он был очень милый и веселый молодой человек и владел
двумя прекрасными способностями, а именно: прекрасно рассказывал страшные
сказки о различных царевичах и разбойниках и бесподобно пел тенором под гитару многие новые романсы.
— Купи книжек… Себе купи, которые по вкусу там, и мне купи — хоть
две. Мне — которые про мужиков. Вот вроде Пилы и Сысойки… И чтобы, знаешь, с жалостью было написано, а не смеха ради… Есть иные — чепуха совсем! Панфилка и Филатка — даже с картинкой на первом месте — дурость. Пошехонцы,
сказки разные. Не люблю я это. Я не знал, что есть этакие, вот как у тебя.
Но солдат был порядочный ротозей, и однажды, когда я читал «
Сказку о трех братьях» Толстого, [«
Сказка об Иване-дураке и его
двух братьях».] за плечом у меня раздалось лошадиное фырканье Семенова, протянулась его маленькая, пухлая рука, схватила книжку, и — не успел я опомниться — как он, помахивая ею, пошел к печи, говоря на ходу...
Софья Исааковна Чацкина и Яков Львович Сакер, так полюбившие мои стихи, полюбившие и принявшие меня как родную, подарившие мне три тома Афанасьевских
сказок и
двух рыжих лисиц (одну — лежачую круговую, другую — стоячую: гонораров я не хотела) — и духи Jasmin de Corse — почтить мою любовь к Корсиканцу, — возившие меня в Петербурге на острова, в Москве к цыганам, все минуты нашей совместности меня праздновавшие…
— А для большего идиотства или, как там в романах говорят, для большей иллюзии, пойдешь к буфету и опрокидонтом рюмочки две-три. Тут уж в голове и в груди происходит что-то, чего и в
сказках не вычитаешь. Человек я маленький, ничтожный, а кажется мне, что и границ у меня нет… Весь свет собой обхватываю!
По ревизским
сказкам и по волостным спискам семейство Силы Чубалова значилось в четверниках; отец из годов еще не вышел, а было у него
два взрослых сына да третий подросток, шестнадцати лет.
Пока перекладывались, я по ветру, который так и подносил меня, подошел ко вторым саням. Сани, особенно с той стороны, с которой от ветра завешен был на головах
двух ямщиков армяк, были на четверть занесены снегом; за армяком же было тихо и уютно. Старичок лежал так же, с выпущенными ногами, а сказочник продолжал свою
сказку...
От возвращавшихся болгар-подводчиков Катя узнала, куда отвезли арестованных. По набережной тянулись дворцы табачных фабрикантов-миллионеров. Среди них белел огромный особняк с воздушными шпицами, похожий на дворец Гарун-аль-Рашида в
сказках. Над чугунными решетчатыми воротами развевался красный флаг.
Два часовых с винтовками отгоняли толпу женщин, теснившихся к решетке.
И ему вспомнилась
сказка Салтыкова о
двух генералах, попавших на необитаемый остров.
Если бы человек засыпал, как в
сказках, на тысячи лет, он засыпал бы так же спокойно, как и на
два часа. Для сознания не временной, но истинной жизни миллион лет перерыва во времени и восемь часов — всё равно, потому что времени для такой жизни нет.
— Наша беда по части любви, — сказал мне в заключение Степа, — вышла оттого, что мы очутились между
двумя поколениями… Люди сороковых годов донжуанствовали, рисовались, были специалисты по части Жорж-сандизма или, попросту, клубнички; люди шестидесятых годов будут делать дело и вовремя соединять его с личным довольством. Вот и конец
сказке, Маша.
Существует старинная
сказка, где отец, желая сохранить мир между своими
двумя сыновьями, подарил им небольшую доску и гвоздей разной величины, от самых мелких до самых крупных.
Перед ними, ближе к кровати, лежал мужик, который рассказывал
сказки, далее — странница и
две ее внучки, девушки-невесты, да дура.
Дети здоровы. У Лидочки моей сразу выпали впереди
два молочных зуба, и от этого ее личико стало еще милей и роднее. Приятно иметь ученую дочку: пока я хворал, она читала мне по складам свои
сказки.